Момын Байганин – единственный потомок известного импровизатора, ставший профессиональным музыкантом. Всю жизнь он учил музыке детей и студентов, но сейчас работать не может. «Я слепой музыкант», – с грустью шутит о себе Байганин.

Момын Нурпеисович оказался человеком совсем незвездным.

– Можно, я сам приду в редакцию, – предложил он, когда я договаривалась с ним о встрече.

Музыкант пришел вовремя. С домброй в потертом футляре, пакетом старых снимков и толстенными книгами. И мне стало страшно неловко. Я не знала, что Момын агай не видит.

– Все нормально. Мне удобнее говорить с вами здесь, – перебил он мои извинения. – С супругой мы живем в полуторке у сына. Условия, сами понимаете.

Потом по офису полились звуки домбры. Они звучали так проникновенно, что в кабинет то и дело стали заглядывать люди, желающие услышать живую домбру.

Как речь Левитана ложилась на струны

– Играть на домбре меня научил отец, – рассказывает Момын агай. – С 3 лет он сажал меня на коленки и учил. Левой рукой я до грифа не доставал, правой он ставил удары. Я научился выбивать ритмы. Отцу нашему талант передался от бабушки, её звали Умит. Она была импровизатором, участвовала в айтысах наравне со зрелыми акынами. Жила семья отца в Темирском районе, в ауле Суликты. Сейчас его уже нет. Через Темир проходил Великий Шелковый путь. В Уиле проводили Кокжарскую ярмарку, у нас – Каракамысскую. Ярмарка – это не только торговля, это состязания импровизаторов, выступления кюйшы, акынов и палуанов. Слава о нашей бабушке Умит переходила из уст в уста. Также народ узнал и об отце. Он играл кюи, участвовал в айтысах, пел эпосы.

В 1924 году стихотворение отца опубликовали в «Правде», и о нём узнал весь Союз. В 1936 году отца пригласили в Москву, он выступал в Большом театре. Отец был неграмотным, но обладал феноменальной памятью и талантом от Бога. Эпосы он знал наизусть. «Кара кыпшак Кобыланды», к примеру, состоит из 12 тысяч строк. Со временем отцу дали писаря. Сначала это был Маселе Жанабаев, после него – Ахмет Искендиров и Куандык Шангытбаев. Очень много стихотворений отец написал во время войны – о Малике Габдуллине, капитане Гастелло, о героях-панфиловцах и другие. Он слушал по радио Левитана и по интонации определял, как дела на фронте, клал это на музыку. Для меня война прошла незаметно. Семья наша жила хорошо. У отца было 500 баранов, 10 коров, 5 лошадей. Их дарили за пение. Отец много помогал фронту. Отправлял солдатам тёплую одежду, хлеб.

Отца не стало в 45-м. У него бывало немало именитых гостей – Мухтар Ауэзов, Сабит Муканов, Алексей Толстой, Куляш Байсеитова.

Почему о проказах Момына знал прокурор

– Мы перебрались в город, когда я был ещё маленьким. Жили мы по Фрунзе. Моя мама – вторая жена Нурпеиса Байганина. Первая умерла. У них с отцом было 3 детей: сын и две дочери. Дочери умерли, рано ушел из жизни и брат Галым. Из сыновей Байганина остался только я. Мама у нас была очень строгой. Особо проказничать не позволяла. Помню, она как-то застала меня за игрой в карты. Мне было тогда лет 10-12. Мама карты выхватила и порвала. А напротив нашего дома была прокуратура. Прокурор идёт, куски карт на земле валяются. Говорит уборщице: «Что это?». Она: «Это Байганина мать воспитывает». «Молодец, ажешка», – засмеялся прокурор. Мне же было не до смеха.

За что зрители освистали Байганина?

Окончив 7 классов в школе №6, Момын поступил в культпросвет­училище. После этого работал в городском ДК.

– Руководил Домом культуры Сергей Дмитриевич Бузырев, – вспоминает музыкант. – Мы ставили концерты. На них приходило много молодежи из семей русских переселенцев. Что такое домбра, они не понимали. Меня и освистывали, и копейки на сцену кидали. Бузырев ходил по рядам с милиционером и сажал хулиганов на 15 суток. Беседовать с молодежью было бесполезно, и мы с пианистом Григорием Лазаревичем Аркустом придумали номера – он на фортепиано, я на домбре играли «Турецкий марш», «Коробейники», «Светит месяц». После этого отношение стало меняться. Домбра только на вид простой инструмент. На ней можно играть даже самую сложную музыку.

В 21 год Момын женился, жене Манар тогда было 18.

– Манар родственница матери. Меня заставили на ней жениться, – шутит сейчас Момын агай.

В семье было уже трое детей, когда глава семейства поступил в Гурьевское музучилище.

– На этом Ахмет Жубанов настоял, – говорит Байганин. – Мама моя его поддержала. Она говорила: «Ты должен быть сыном своего отца». Учиться мне было легко. Не потому, что я сын Байганина. Я успел окончить музыкальную школу. Училище окончил с отличием. Позже поступил в консерваторию. Играю на баяне, фортепиано, но больше люблю домбру.

Старые ноты

Момын Байганин с теплотой вспоминает то время, когда с агитбригадой ездил по районам на целину.

– В кузов самосвала набивалось по 10-12 человек, так ездили по селам, – говорит он. – Люди встречали нас очень тепло.

– Чем занимаются другие потомки Байганина? – спрашиваю я у Момына Нурпеисовича.

– Они бухгалтеры, экономисты, учителя, инженеры. У меня 5 детей. Сын кандидат наук. Открыл в Алматы фонд имени Байганина, выпускает произведения деда. Один внук учится в колумбийском университете в Америке. Есть ещё внуки, правнуки, но музыкой никто не занимается.

Момын Байганин долгое время руководил оркестром, преподавал в педучилище, музучилище и АГПИ. Он заслуженный работник культуры и отличник просвещения.

– В 2007 году я ушел, – говорит музыкант. – Стал плохо видеть. Меня просили остаться, но я не привык халтурить. В детстве я перенес корь, это дало осложнение на глаза. Очень тяжело, когда не видишь, как растут твои внуки и правнуки.

– А что вас радует?

– Успехи моих учеников. Они в Астане, Алматы, здесь. Меня не забывают. До сих пор хранят ноты, которые я писал им тушью.

1943 год. Нурпеису Байганину здесь 83 года, а его сыну Момыну 6 лет. Вторая жена акына была младше его на 30 лет. Рядом сестра Момына Злия и сноха Таразы.